Авиамуравейник

Наш самолет бесшумно приземлился на ровную, как сама Голландия, посадочную полосу амстердамского аэропорта. Он называется Схипхол, и я никогда его не забуду.

Мой сосед и спутник, которого мои коллеги, не знаю почему, называли Джеффом, поерзал в мягком сиденье и выпрямился. Самолет, тем временем, тихо катил по полосе к зданию аэропорта. Командир корабля что-то вещал через динамики на голландском языке. Я так понял, что он сообщал нам о погоде в Амстердаме и напоминал, что этот город является столицей Нидерландов.

Мимо прошла стюардесса — высокая блондинка в строгом синем костюме. С такой никакой полет не страшен, ей богу.

— Пора, Джефф, — я толкнул своего соседа, — прилетели.

Я совершенно не помню, почему он получил такое прозвище. По паспорту он был Иваном Городцовым из Ижевска. В его внешности, привычках или образе жизни не было ничего английского или, тем более, американского. Обычный такой человек лет тридцати пяти от роду, по профессии фотограф. Кудлатая борода, длинные волосы, патлами спадавшие на плечи, странная шапочка и темные очки, которые Джефф не снимал даже на ночь. В общем, обычный московский фотограф с английским прозвищем.

Самолет подкатил к терминалу и остановился у длинного коридора, который соседи сзади, трое парней, приехавших сюда оттянуться, тут же окрестили кишкой.

Командир корабля поблагодарил нас за пользования услугами той авиакомпании, на которую он работал и пожелал приятного пребывания в Амстердаме. Это, конечно, было с его стороны очень любезно, вот только мы с Джеффом не собирались задерживаться тут более двух часов. Нас ждал самолет в Аддис-Абебу — столицу Эфиопии. А Схипхол — этот гигантский авиамуравейник — был для нас, всего-навсего пересадочным пунктом.

— Сколько времени? — спросил Джефф, лениво тряхнув своими патлами.
— Пять утра, — я посмотрел на часы. — Пошли.

Пассажиры торопливо рылись в верхних полках, куда они перед взлетом старательно упихивали свою ручную кладь. Джефф лениво расстегнул ремни и сладко зевнул.
— Я бы еще поспал.

В Аддис-Абебу мы летели на какую-то международную конференцию. Знали мы о ней не больше, чем об Эфиопии, в которой нам предстояло провести три дня. Это была очередная нудная командировка, от газеты, в которой я был репортером, а Джефф — фотографом.

С Джеффом я знаком почти не был. Так, пару раз сталкивался в коридоре. Коллеги говорили, он был не прочь выпить, что радовало, ибо конференция обещалась быть очень скучной. Меня, собственно, интересовало не столько это сборище важных людей, которые собирались решать какие-то насущные вопросы, сколько сама страна. Все-таки редкая удача побывать в Африке. Настоящей Африке, Тунис с Египтом не в счет.

— Почему тебя прозвали Джеффом? — спросил я, когда мы, улыбнувшись стюардессе, прошли в «кишку».
— Да шутники, — хмуро ответил Джефф, — говорят, я похож на какого-то музыканта. Он еще с Харрисоном в одной группе играл, как они сказали.
— Какого музыканта? — удивился я.
— Черт его знает! — пожал плечами Джефф. — Я, вообще, западную музыку-то не очень. Мне больше Шевчук.

Надо сказать, я человек любознательный и очень люблю нетривиальные задачи. Особенно в дороге, где, по большей части, приходится скучать. Так что я крепко задумался об этом музыканте, который играл с Харрисоном в одной группе. И надо сказать, так этим увлекся, что даже не заметил ни паспортного контроля, ни досмотра, ни прочих процедур.

Мы уже вышли в пересадочный коридор, который оказался крохотной частью гигантского лабиринта, а я все еще думал об этом музыканте, по имени Джефф.

Перед нами раскинулись бескрайние просторы Схипхола. Одного из самых больших аэропортов мира, где люди из всех стран и со всех континентов смещались кипучую кучу-малу. Одним словом, муравейник с самолетами.

— Куда теперь? — спросил Джефф.
— Ты не волнуйся, — успокоил я, — западные аэропорты, конечно, большие, но ничего сложного в них нет. Так что считай, что ты уже в Эфиопии.

Джефф пожал плечами. Похоже, мои слова его успокоили, и он мысленно переложил ответственность за себя на мои плечи. Впрочем, ответственность была не то, чтобы очень серьезной. Подумаешь дойти до ворот и сесть в свой самолет.

Итак, Джордж Харрисон соло-гитарист «Биттлз», написавший немало классных песен, типа «Here comes the sun». Кроме него в «Биттлз» играли Джон Леннон, Пол Маккартни и Ринго Старр. И кто же, спрашивается, из них Джефф?
— Слушай, а куда дальше? — Джефф оторвал меня от мыслей.

Я огляделся и даже не сразу понял, где нахожусь. Этот Схипхол в самом деле авиамуравейник. Длинные коридоры, суетливые пассажиры, снующие туда-сюда. А вокруг длинная вереница всевозможных кафе, ресторанов, баров и даже магазинов. Вот только кинотеатров не хватает, да бассейнов с джакузи. За минуту мимо тебя проходят десятки людей, и все они куда-то торопятся. Разнообразные заведения сферы развлечений их, похоже, не очень интересуют. Другое дело чемоданы, сумки, саквояжи, а также документы и билеты. Впрочем, многочисленные бары и кафе авиамуравейника отнюдь не пустуют. Народу там столько, что свободный столик так просто не найти. Очевидно, посетители заведений специально приезжают в Схипхол, чтобы там выпить и отдохнуть. Потому что это не аэропорт. Это самый настоящий город.

Я поднял глаза и присмотрелся к табличкам.
— Вот, — сказал я, указывая на огромное электронное табло у нас над головами. — Нам в терминал D. Пятнадцатые ворота.

Мы продолжили путь по длинному коридору авиамуравейника.

Итак, кто же из битлов Джефф? Судя по всему, никто. Может быть, Джефф — это чье-то прозвище? Вот только чье? Стоп. Ринго Старр — это же псевдоним. Правильно. Он никакой не Ринго, это он себе там имя поменял. Кто же он на самом деле? Ага, видимо, он-то и есть Джефф. И этот Джефф, мой спутник, действительно чем-то на Ринго похож. Бородой, скорее всего, но и патлами тоже. Хотя я смутно представлял себе прическу мистера Старра.

Мимо с треском прокатился электромобиль. На нем восседал толстый мужчина с короткой стрижкой, рядом пристроились хрупкая женщина, очевидно жена, ребенок лет пяти и гора чемоданов.
— Да в этом аэропорту даже дорожное движение есть, — cкривил губы Джефф. — Так и в ДТП попасть нетрудно. Впору светофоры ставить.

Путь до терминала D оказался гораздо длиннее, чем я думал. Мы шлепали по бесконечным коридорам Схипхола минут сорок и уже стали бояться, что опоздаем на самолет.

И все-таки идти быстрее мы не могли и я, так как задача с прозвищем Джеффа была решена, стал рассматривать вывески кафе. Надо сказать, что их хозяева по этому делу оказались очень даже мастерами. На одной был изображен зеленый дракон, выпускавший из пасти пламя, на другой — ковбой в шляпе и с кольтом в руке, на третьей — рыцарь в доспехах. У рыцаря была густая белая борода, могучий конь и плащ с красным леопардом. Надпись над его головой гласила: «Richard Leeuwenhartbar». Любопытно, кто такой этот Ричард Leeuwenhart? Ну, рыцарь, очевидно, но вот…

И тут я даже остановился, как вкопанный от неожиданности. Да ведь Ринго Старр-то на самом деле был Ричардом. Ричард Старки его зовут, а вовсе не Джефф. А кто же тогда там Джефф?

Мы, наконец, добрались до терминала D. Отсюда улетали самолеты в Африку. Судан, Нигерия, Камерун, Гана, Уганда, даже Габон. Джефф стал изучать очередное табло с длинными столбиками, состоявшими из названий городов и времени отправления рейсов.

Ринго Старр ведь пришел в группу позже остальных, а до этого у битлов был другой барабанщик, его еще называли пятым в ливерпульской четверке. Так, может, этот барабанщик, которого сменил Ринго и был Джеффом? Наверное, но как его звали? Эх, надо бы мне позвонить брату в Петербург. Он у меня музыкальный критик, а до этого консерваторию окончил. Но времени шесть утра. Как-то странно это будет разбудить ни свет ни заря усталого человека, чтобы спросить его не помнит ли он, кто был барабанщиком «Битлз» до Ринго.

Джефф подтолкнул меня вперед, и мы вошли в небольшой зал с пластиковыми сиденьями. Он буквально ломился от ожидающих пассажиров. Причем все они, как один, были неграми. И, похоже, они очень дорожили своим багажом, ибо никто из них не потрудился сдать свои хруни в грузовой отсек самолета. Весь свой скарб они притащили сюда, чтобы захламить им полки в салоне.

Я присмотрелся. Вот толстая женщина с тремя чемоданами, а рядом ее муж с крошечной сумочкой. Вот еще одна женщина, а с нею пятеро детей, последний такой маленький, будто родился по дороге в аэропорт. К ней клеились двое веселых молодых парней в грязных, футболках. Справа шумная компания из семи или восьми ребят в рубахах, слева двое суровых мужчин в деловых костюмах. И кругом стоит невообразимый гвалт, как на базаре, ибо все ожидающие пассажиры громко общаются друг с другом.

Мы сели в свободные кресла. Джефф сразу задремал, невзирая на шум, а я, от нечего делать, стал слушать разговоры, благо часть из них велась на хорошо знакомом мне английском.

Как раз рядом со мной расположилась толстая негритянка, вежливо беседовавшая с двумя ухажерами, которые, похоже, сильно ей надоели. Она им что-то рассказывала про какой-то город. Один из них поддерживал разговор, а другой улыбался и, время от времени, вставлял на ломанном английском крайне неуместные фразы, типа:
— Your eyes are the best.

Негритянка не реагировала и продолжала обсуждать со вторым ухажером городские красоты.
— You are the best girl, I ever see, — не унимался первый.

Вид у него был нелепый, я бы даже назвал его торчком, ибо на многодетную негритянку он смотрел мутным взглядом человека, который не брезгует травкой.
— You are beautiful girl, — опять невпопад сказал он, — the best in the world.

Бест, — меня вдруг осенило. Конечно. До Ринго в «Битлз» играл Джордж Бест. Он считался первым красавчиком в группе, но музыкант был аховый, словом, остальные быстро от него избавились. Значит. Джордж, как Харрисон, но ведь не Джефф же, как мой спутник. Так, приехали. Кто же тогда этот музыкант Джефф, который играл с Харрисоном в одной группе? Или, может быть, речь идет о каком-то другом Харрисоне. Ведь у них там, в Англии Харрисонов то не так уж и мало. Ну, то есть, едва ли больше, чем Ивановых в России, но, все же, эта фамилия в тех местах не такая и редкость.

От мыслей меня отвлекла свежая фламандка, сурового вида, которая открыла двери и вежливо пригласила всех на посадку. Темнокожие пассажиры тут же забыли о разговорах и выстроились в очередь. Я толкнул задремавшего Джеффа, и мы встали позади двух мужчин в деловых костюмах.

Свежая фламандка поспешно отрывала корешки посадочных талонов. Пассажиры, с такой же поспешностью пропускали свой багаж через эту крокодилову машину, с помощью которой досматривают ручную кладь.

Как ни странно все эти процедуру проходили стремительно, так что до нас с Джеффом очередь дошла быстро. Свежая фламандка посмотрела на нас строго, даже подозрительно, и все же, секунду спустя, оторвала корешки талонов и пропустила нас в коридор.

— Что-то странно, — бурчал Джефф. — Рановато самолет подали. У нас еще минут сорок в запасе.
— Да это же Европа, понимаешь? — отсек я. — Они самолет подают заранее, чтобы пассажиры успели разместиться и устроиться.

Коридор оказался с развилкой, но вторая дверь была закрыта. Мы поспешили к самолету, вошли в эконом класс и заняли свои места в левом ряду. Я у окна, Джефф посередине.

— Все они врут, — сказал Джефф, поправляя патлы.
— Кто врет?
— Да Википедия все врет, — сказал Джефф хмуро, — у них там написано, что в Эфиопии говорят на каком-то амхарском языке, но эти-то все шпарят на французском.

Я прислушался. Кругом, действительно, слышалась французская речь. Как же здорово, что в Эфиопии говорят на французском. Его я, конечно, знаю хуже английского, но объясниться смогу гораздо лучше, чем на этом амхарском.

Итак, Харрисон, пристегнувшись я вернулся к своим мыслям. Харрисон, но не Джордж. Так, может Харрисон Форд. Точно. В какой же группе он играл?
— Слушай, — я сделал робкую попытку поговорить с Джеффом, — как называлась группа, в которой играл Харрисон Форд?

Джефф опустил очки, и я увидел его глаза. Глубокие, серые и очень грустные. Во взгляде его чувствовалась легкая обида.
— А че ты мне сразу-то не сказал, что у тебя кроссворды с собой? — сказал он с претензией.
— Да нет у меня кроссвордов, — это я так, разговор поддержать,

Вопрос Джеффа слегка меня обескуражил.
— Я же говорил, — сурово ответил Джефф, — по западной музыке я не очень. Хотя, Харрисон Форд — это что-то знакомое. А точно, Индиана Джонс.

Выражение его лица неожиданно переменилось. Он подмигнул мне, словно я был мальчишкой лет десяти, пристегнулся и снова задремал, откинув голову на подушку сиденья.
— Ты это, — сказал он, зевая, — скажи, чтобы не будили меня со своей едой.

Тьфу ты! Индиана Джонс — это фильм, а Харрисон Форд — актер. Ну, его к дьяволу этого музыканта, кем бы он ни был.

Где-то внизу запели турбины. Шасси ответили им дружным шуршанием. Самолет медленно покатился вперед.

Я тоже решил немного поспать. Французская речь, слышавшаяся со всех сторон, слегка меня убаюкивала. Так что, едва самолет набрал высоту, я откинулся назад и уснул.

Впрочем, спал я недолго, где-то через пару часов меня разбудил стюард. Это был двухметровый голландец в белой рубашке, который приплясывал с подносом в руках и голосил нараспев.
— Good morning! Enjoy your mill!

Проклиная на чем свет стоит этого поющего детину, я открыл глаза и принял из его рук поднос. Есть мне не хотелось, так что я просто поставил поднос на откидной столик, а сам засунул руку в кармашек переднего сиденья. Там лежали инструкция по безопасности и какой-то толстый журнал. Журнал, к счастью, оказался английским и, чтобы скоротать время, я принялся листать его.

Там были напечатаны очень даже занятные материалы. Сперва мне попалась длинная статья про самые красивые мосты мира, затем содержательное интервью о том, что горячее течение в Атлантическом океане скоро прекратит свое существование и тогда Европа погрузиться в вечную мерзлоту.

Джефф тихо сопел на своем сиденье, где-то сзади трое негров беседовали о чем-то по-французски. Впереди спал высокий темнокожий мужчина. Вместо одеяла он завернулся в знамя. Сверху синяя полоса со звездочкой, потом, чуть пониже, белая полоса, под ней зеленая и желтая. Поперек ее перечеркивала полоса красного цвета. Занятный флаг у Эфиопии. Хотя нет, этот флаг, кажется, был все-таки не эфиопским. У них там и цветов поменьше и звезда крупнее.

Я перевернул несколько страниц журнала и тут мне попалась статья про Роя Орбисона. Я мало что о нем знал. Собственно, только то, что когда-то давно он написал знаменитый хит: «Pretty Woman».

Как раз в это время вновь появился стюард в белой рубашке. На этот раз, правда, он ничего не распевал, а просто раздавал пассажирам какие-то бумажки.

Дошла очередь и до нас, и тут уже Джеффу пришлось проснуться. Голландец сунул ему две бумажки и, пробормотав что-то не очень внятное, продолжил свой путь по салону. Джефф посмотрел на бумажки сонным взглядом и снова задремал.
— Что это? — спросил я.
— Да карточки эти, заполнить нужно для въезда, — ответил Джефф сквозь сон.

Карточки заполняются за пять минут, так что они вполне могли подождать. По крайней мере, до тех пор, пока я закончу читать статью. Она, кстати, оказалась весьма интересной и познавательной. Выяснилось, например, что с творчеством Орбисона я знаком гораздо лучше, чем думал раньше.

Джефф неожиданно засуетился. Что-то в этих карточках привлекло его внимание, и он стал разглядывать их очень внимательно.
— Скажи, — спросил он негромко, — а Эфиопия находится в центральной части африканского континента?
— Нет, — ответил я, не желая отрываться от статьи, — она на востоке, на побережье Красного моря.

Джефф что-то прошептал себе под нос и засуетился еще больше, но я не предал этому никакого значения. Я как раз наткнулся в статье на один интересный эпизод. Под конец жизни Орбисон стал участником супергруппы «Travelling Wilburys», в которую входили также Боб Дилан и Джордж Харрисон. Я стал вчитываться. Группу создали пять музыкантов, эти трое, а также Том Пети и Джефф Линн, о которых я никогда не слышал. Ниже помещалась фотография. Харрисон с бородой и длинными волосами, кудрявый Дилан, Орбисон в своих гигантских очках, какой-то блондин со смазливой физиономией и кудлатый мужик в шапочке, точь-в-точь наш Джефф. Джефф.

— Да вот же! — воскликнул я так громко, что, должно быть, разбудил негра, мирно дремавшего на сиденье впереди нас. — Тебя прозвали Джеффом, потому что ты похож на Джеффа Линна.

Я протянул ему журнал и ткнул пальцем в фотографию.

Реакция Джеффа меня удивила. Он снял очки и посмотрел на меня так хмуро, будто я нанес ему смертельное оскорбление.
— Ты идиот! — сказал он, едва сдерживая недовольство.
— Что ты имеешь в виду? — не понял я.

Вместо ответа Джефф протянул мне карточку. Это был маленький клочок бумаги с вопросами на французском и еще каком-то не вполне мне знакомом языке.

Наверху был изображен флаг, точь-в-точь как у негра на сиденье впереди. Ниже стояла надпись на французском: «Soyez les bienvenus à la république Centrafricaine» Я перевел: «Добро пожаловать в Центральноафриканскую республику».
— Что это значит? — я уставился на Джеффа.
— Это значит, — казалось Джефф готов меня убить, — что мы сели не в тот самолет.

Я буквально почувствовал, как сходит с моего лица самодовольная улыбка. Ее оттуда будто сорвали, как пластырь с зарубцевавшейся ранки. Пассажиры сзади продолжали говорить по-французски.